Елена Игнатова - Загадки Петербурга I. Умышленный город
Временное правительство все-таки попыталось предотвратить подготовку мятежа. 19 октября отдан очередной приказ об аресте Ленина, Троцкого и других главарей большевиков. Но оказывается, это невыполнимо. Где скрывается Ленин, неизвестно (хотя выяснить это не составляло труда); Троцкий неуловим, потому что «ночует в казармах, и притом каждую ночь в другой» и т. п.
В ночь на 24 октября состоялось экстренное заседание правительства. Решено начать расследование деятельности Военно-Революционного комитета, направленной против законной власти. Некоторые министры предлагали арестовать членов ВРК, но министр юстиции возразил — и это предложение было «временно отложено». Постановили закрыть большевистские газеты «Рабочий путь» и «Рабочий и солдат». По распоряжению штаба 24-го к Зимнему дворцу вызваны отряды юнкеров, кое-где в городе расставлены пикеты; со второй половины дня прекращено трамвайное движение и разведены мосты, соединяющие окраины с городом.
Большевики наметили выступление на ночь 24/25 октября, но революционные массы не рвались в бой. Во всех частях гарнизона шли непрерывные митинги, лишь вечером начались первые стычки красногвардейцев, посланных свести мосты, с охранявшими их юнкерами. Вечером же 24-го Ленин из «подполья» послал обращение к районным партийным организациям. Тон его граничил с истерикой: «Положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно… Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!»
Правительство не колебалось — дело обстояло гораздо хуже: оно не подготовилось к обороне и не мобилизовало своих сил. Ночью 24/25 октября Керенский отправился в Штаб военного округа, чтобы выяснить, какие меры принимаются для борьбы с мятежниками. Впоследствии он вспоминал: «Здание Штаба было переполнено офицерами всех возрастов и рангов, делегатами различных войсковых частей». Однако он сразу понял, что полагаться на командующего Штабом и на офицеров нельзя, а «нужно было сейчас же брать в свои руки командование, но только уже не для наступательных действий против восставших, а для защиты самого Правительства» (в своих записках Керенский обвиняет руководство Штаба в измене и в заговоре против него).
«Опереточный верховный главнокомандующий», как назвал его один из мемуаристов, отстранил руководство Штаба и взялся за дело сам. Единственным очевидным результатом его деятельности стало то, что к утру Штаб опустел — ушли и офицеры, и полковые делегаты. А через несколько часов, утром 25 октября, Керенский сам покинул Петроград. Он отправился в Гатчину для встречи войск, которые должны прибыть на подмогу с фронта. Правда, эти войска правительство вызвало лишь несколько часов назад, ночью 24/25-го. Так что немудрено, что в Гатчине никого не оказалось. Тогда, «как будто повинуясь какому-то внутреннему голосу», он отправился дальше, в Псков.
Самое странное, что первый эшелон вызванных войск в тот день все-таки появился. Состав, в котором прибыл самокатный батальон — надежная, боеспособная часть с Западного фронта, — остановился в 80 километрах от Петрограда, на станции Передольская, и до 27 октября ждал распоряжения правительства из Петрограда. Но этого правительства уже не существовало.
Вечером 24 октября в Петрограде было тревожно. Опустели рестораны, кинематографы, театры. Возле правительственных зданий дежурили пикеты; к ночи в центре города появились немногочисленные патрули ВРК — Военно-Революционного комитета большевиков. А утром тревоги как и не было: мосты сведены, «по-всегдашнему ходят переполненные трамвайные вагоны»; «толпа на улицах и в трамваях поражает своим безразличием»; «на улицах все буднично и обыкновенно, привычная глазу толпа на Невском… та же деловая или фланирующая публика». Эти свидетельства о дне 25 октября записаны позже, многие авторы отмечают: в тот день в городе царило веселье («публика поголовно смеется»).
Весело и у Зимнего дворца. Член Чрезвычайной следственной комиссии Коренев вспоминал: «Утром 25-го октября мне, по обыкновению, подают к гостинице экипаж, еду во Дворец с предчувствием чего-то скверного, но предвестников близкого грядущего никаких не замечаю… Только уже у самого Дворца заметно необычное шевеление… Дворец снаружи принял более боевой вид: все его выходы и проходы, идущие на Неву, облеплены юнкерами. Они сидят у ворот и дверей Дворца, галдят, хохочут, бегают по тротуару вперегонки. Их здесь примерно сотни четыре человек».
Военные школы и училища столицы, по подсчетам большевиков, могли выставить четыре-пять тысяч бойцов. Штаб гарнизона имел время и возможность мобилизовать юнкеров, но распоряжение прибыть к Зимнему дворцу было послано лишь 24 октября. Утром 25-го Савинков заметил: в толпе на Невском, как обычно, много военной молодежи. «Я сделал заключение: юнкерам не было отдано приказание оставаться в казармах, и значит, их нельзя будет собрать в случае нападения большевиков на Зимний дворец»[20].
Спокойствие в городе обманчивое: большевики не бездействовали. «За ночь и утро „восстание“ распространилось чрезвычайно быстро, насколько под восстанием можно понимать захват правительственных учреждений». Еще накануне два безоружных комиссара «захватили» Центральный телеграф. Сопротивления представители ВРК не встречали нигде. Это придало захватчикам уверенности; «не встречая противодействия, они безобразничали».
По плану ВРК ночью 24/25-го следовало окружить Зимний дворец и арестовать правительство. Но один из руководителей переворота, Н. И. Подвойский, свидетельствует: первое продвижение войск к Зимнему дворцу началось только в 6–7 часов утра 25 октября. Хотя «продвижение войск» — сильно сказано. Около 9 часов утра Керенскому доложили, что на Дворцовом мосту стоят матросские пикеты. Патрули ВРК выставлены на Невском проспекте в районе Дворцовой площади; солдаты не пропускают прохожих на Мойке у Мариинского дворца. Наверное, были и другие «продвижения войск» в том же роде, но ничего более существенного не происходило.
Во дворце собирались защитники Временного правительства. «На пополнение юнкеров из Петергофской и Ораниенбаумской школ, охранявших Дворец, постепенно подошли ударницы из женского батальона, отряд казаков с пулеметами, батарея Михайловского артиллерийского училища, прибыла школа инженерных прапорщиков, собрались добровольцы. Одним словом, скопилась некоторая военная сила, как будто достаточная для того, чтобы продержаться до прибытия войск с фронта».
Однако скоро выяснилось, что для обороны ничего не подготовлено. Из поленниц дров, сложенных у парадного входа во дворец, юнкера наскоро соорудили баррикады. Нет снарядов, боеприпасов, нет даже еды. Организацию обороны можно представить хотя бы по такой детали: недавно назначенные коменданты Зимнего не знали топографии дворца; дверь, выходящую к Зимней канавке, не заперли, о ней не знали или забыли. К вечеру через этот вход во дворец стали проникать осаждавшие.
Почему министры Временного правительства оставались в Зимнем дворце до самого конца, до ареста? Ведь дворец по-настоящему окруженным оказался лишь к вечеру, у них было время уйти. С утра они собрались в Зимнем на заседание, затем решили ожидать прибытия войск с фронта. Вечером, когда надеяться было уже не на что, правительство составляло воззвания к демократической общественности. Общественность не откликнулась. К ночи «в огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткие беседы, обреченные люди, всеми оставленные».
Около двух часов дня французский журналист Анэ отправился во дворец. У Адмиралтейства он увидел несколько патрулей ВРК, в сотне метров от них юнкера сдерживали толпу любопытных. На площади пусто. «Дворец — какая-то пустыня. Анэ проходит одну залу за другой, никого не встречая. Правительство словно исчезло, и только в комнате для печати французский журналист находит двух-трех собратьев по перу». Управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков приехал к Зимнему дворцу около четырех часов дня. Площадь уже была оцеплена редкими шеренгами солдат. Он предъявил свой пропуск и беспрепятственно прошел через оцепление. «Присутствие мое оказалось совершенно бесполезным… Когда выяснилось, что Временное правительство ничего не намерено предпринимать, а занимает выжидательную позицию, я предпочел удалиться».
Около четырех часов дня в город прибыли вызванные ВРК матросы из Кронштадта и из Гельсингфорса. Их около четырех тысяч, они — главная сила большевиков. К 6.30 вечера дворец окружен осаждающими. У защитников достаточно сил для обороны, но не хватает командиров («всего 5 действующих офицеров»). Большевики считали, что во дворце около полутора тысяч человек, однако к ночи их число заметно поубавилось. «Покидали Дворец изголодавшиеся, покидали в одиночку и группами павшие духом, покидали обманутые». Юнкеров-артиллеристов увел политический комиссар их училища, солгавший, что таков приказ командира. Ушли казаки. Перед этим они спросили, на что рассчитывает правительство, оставаясь в бездействии. «Правительство казакам отвечало то, что говорило юнкерам, — оно не может отдать военного приказа: биться до последнего человека; может быть, кровопролитие будет бесцельно и поэтому оно предоставляет свободу действий». Казачий полковник «ничего не сказал и только вздохнул».
